Федот Иванович Шубин

Питомец поморских чудодеев

Аргунов Иван Петрович. Портрет Шубина

Аргунов Иван Петрович. Портрет Шубина

В суровом северном краю в долгие зимние вечера при свете лучины или плошки с топленым тюленьим жиром умелые поморские мастера резали тончайшее костяное кружево. Порой прискучивал резчику прорезной узор, и тогда оживал в его руках кусочек моржового клыка или Мамонтова бивня, превращаясь в фигурку птицы, зверя или человека. Вровень с серебром и золотом ценили костяную резьбу северян в ближних и дальних городах российских и в странах чужеземных. По указу государя самых искусных резчиков брали в Москву, в Оружейную палату. Мастера-косторезы украшали кружевными прорезями пищали охотничьи, выполняли гребни, шкатулки, ларцы, кубки, посохи, «шахматную игру» и всякое иное художество.

В Москву, понятно, попадали лишь немногие: дела хватало всем и в родных местах. Помимо художественного ремесла — резьбы по кости, занятиями русских крестьян-поморов был тюлений и китовый промысел, для многих семей главный. А еще рыбная ловля — и у самого побережья, и дальше, в открытом море, а также рубка и сплав вниз по Двине строевого леса, приготовление дегтя, курение смолы и прочие лесные промыслы. О землепашестве тоже не забывали: хотя и тощая на Севере земля, но и хлеб, и всякую овощь, и лен жители архангельских окрестностей с нее получали.

Про помещиков в этом краю и не слыхивали. Впрочем, вольными тоже не были: от волжских верховьев через Сухону и Бело-озеро вдоль Северной Двины к Белому морю и далее к северу и востоку сплошной полосой тянулись земли, населенные «черносошными» крестьянами (иначе — государственными). Из поморов, крепко на ногах своих стоявших, закаленных северным суровым климатом и невзгодами морских странствий, вышел гениальный ученый и поэт Михаил Васильевич Ломоносов. Есть предание, что начаткам грамоты обучал его сосед, тоже черносошный крестьянин, Иван Афанасьевич Шубной. А его брат — Фома Шубной — юного Михаилу, уходившего с рыбным обозом в Москву, ссудил немалой по тому времени денежной суммой в три рубля и «китайчатым полукафтаньем». Было то на исходе 1730 года.

Через десять лет в мае 1740 года в многодетной семье Ивана Шубного родился еще один сын. Назвали его Федотом.

Крестьянский сын Федот Шубной в 1761 году начал обучаться в Академии художеств. Именно тогда повелел определить его туда президент ее граф И. И. Шувалов, полагая, что ведомый ему мастер «своей работой в резьбе на кости и перламутре дает надежду, что со временем может быть искусным в своем художестве». И можно не сомневаться, что познакомил всесильного вельможу с юным земляком Михайло Васильевич Ломоносов, к этому времени давно уже академик, химии профессор, канцелярии Академии наук советник, географического департамента, университета и гимназии академической смотритель — и прочая, и прочая, и прочая. А до того года за два или менее, по-видимому, тоже не без содействия Ломоносова, стал Федот... истопником у самой государыни в Зимнем дворце. В первое же время до того — жил в столице своим ремеслом.

Теперь мы никогда уже не узнаем точно, какая мечта привела Федота в Петербург: пример ли земляка Ломоносова, известия о котором доходили до Холмогор, иное ли что. Одно можно сказать определенно: уходя из отчего дома, не мог юноша мечтать стать именно скульптором.

Профессия скульптора (в современном понимании) появилась в России уже после петровских реформ, хотя испокон веков в русском народе пластический талант проявлялся ярко и разнообразно: и в резьбе по дереву, кости и камню, и в причудливой лепной керамике, и в рельефной чеканке по металлу. На всем протяжении своей истории русская скульптура была теснейшим образом связана со всеми другими ветвями народного творчества, что придавало ей неповторимое национальное своеобразие и красоту. Дошедшие до нас произведения пластики допетровской Руси говорят о развитости этого жанра. Большинство сохранившихся произведений — это рельефы, на которых изображены аллегорические композиции и богатый орнамент — растительный, геометрический или животный. Они украшали архитектурные сооружения снаружи, а нередко использовались и в убранстве внутренних помещений храмов и дворцов. Уже в древнейшие времена этот род искусства получил на Руси широкое развитие: достаточно вспомнить о шиферных плитах киевского Софийского собора, построенного в XI веке. Скульптурный рельеф применялся и в произведениях прикладного искусства, особенно же ярко он представлен в таком чисто русском художественном явлении, как иконостас (ничего подобного не знала Византия, откуда пришло к нам христианство). Богато скульптурное убранство. Успенского и Дмитриевского соборов во Владимире, церкви Покрова на Нерли, Георгиевского собора в Юрьев-Польском и во многих других бесценных памятниках русского зодчества.

Необычайно возрос интерес к скульптуре в начале XVIII века. Строительство новой столицы на невских берегах настоятельно требовало интенсивного использования и скульптурных рельефов, но уже выполненных в новой, общеевропейской манере, и — что, пожалуй, еще важней — скульптуры портретной и аллегорической, произведения которой находили применение и во внутреннем убранстве дворцовых помещений, и во вновь заведенных парках, городских и загородных. В то же время скульптура стала рассматриваться и в качестве могучего средства пропаганды идей большого общественного звучания, как средство выражения духовного и физического совершенства человека. В скульптурных образах находили отражение славные события российской истории—победа в Северной войне, триумфы русского оружия в войнах с Пруссией и с турками. Усиливается интерес и к произведениям классической скульптуры — античной и европейской времен Возрождения. Уже при Петре I была куплена в Риме и установлена в особом павильоне в Летнем саду статуя Венеры - выдающееся произведение римских ваятелей II века н. э. (позже некоторое время она находилась в Таврическом дворце и получила название Венеры Таврической, а затем ее перенесли в Эрмитаж, где она пребывает и поныне). На протяжении XVIII века в императорских дворцах и в коллекциях русских вельмож скопилось множество выдающихся шедевров ваяния Запада. Не удивительно, что в это время настоятельной задачей стала подготовка и своих собственных, отечественных профессиональных скульпторов. Такую задачу приняла на себя основанная в 1757 году Академия художеств (первоначально именовавшаяся «Академией трех знатнейших художеств» — имелось в виду сочетание под ее сенью живописи, скульптуры и архитектуры). И уже вскоре ей суждено было стать крупнейшим центром всего российского изобразительного искусства.

«Промемория» — иными словами, памятная записка графа И. И. Шувалова — содержала требование определить «Федота Ивановича Шубного» в Академию художеств. С первых дней учения в академии Федот Шубной стал называться Шубиным. Причины такого переименования неясны. Не исключено, что при еще не установившейся прочно в ту пору системе наследственных фамилий в крестьянской среде одну и ту же семью могли называть по-разному. Словом, так или иначе, но именно под такой фамилией вошел Федот Иванович в историю русского искусства. А «черносошный крестьянин Двинского уезда Архангело-городской губернии Федот Шубной», «состоящий в бегах», остался фигурировать в деле «о побеге». Тянулось оно 14 лет: с 1761 по 1775 год. Принятый в академию, Шубин то ли пренебрег, то ли позабыл, то ли намеренно не захотел продлить свой отпускной «пашпорт». Раз запущенная бюрократическая машина проворачивалась медленно и со скрипом. И только с присвоением Шубину звания академика прекратилось бесцельное странствование бумаг из архангелогородской губернской канцелярии в санктпетербургскую полицию и обратно.

Неторопливый, упорный, обстоятельный, Шубин учился истово и старательно. За первенством среди прочих не гнался, хотя и в отстающих не значился. Постигал нужные всякому художнику навыки сначала рисования — с образцов и с натуры, а затем лепки — с натуры же. Овладевал математикой и правописанием, изучал иностранные языки — все это полагалось знать выпускникам академии, независимо от того, к какому из «трех знатнейших художеств» — живописи, ваянию или архитектуре, они предназначались. Получал, как водится, наградные медали: малую серебряную, первую серебряную, первую золотую — уже при выпуске. Такая награда давала право на зарубежную поездку. И еще одним событием было ознаменовано для Шубина окончание академии: как и иным разночинцам, оно дало ему права личного дворянства и навсегда вычеркнуло из «податного» сословия. Федоту Ивановичу суждено было продвинуться далее по сословной лестнице и стать дворянином потомственным: с чином коллежского асессора (соответствовавшим майорскому в армии) он вошел окончательно в состав «первенствующего» сословия империи и был вписан в соответствующие родословные книги. Это, однако, произошло позже, в 1781 году, уже после его возвращения из-за границы.

В 1766 году Шубин вместе с двумя другими пенсионерами выехал из России в заграничное путешествие, имея при себе необходимые на дорогу деньги; часть их, впрочем, была заработана ими самими (произведения, выполняемые во время учения воспитанников, продавались) и хранилась до выпуска у казначея академии К. И. Головачевского. Снабдила академия своих выпускников также «приличной» их положению одеждой и обувью, бельем и прочим. Самое же главное — им были даны рекомендательные письма с просьбой оказать всяческое содействие в дальнейшем совершенствовании их мастерства. Одно из писем адресовалось князю Д. М. Голицыну, российскому послу при французском королевском дворе, другое — знаменитому философу Дени Дидро, числившемуся «почетным вольным общником» Санкт-Петербургской Академии художеств.

До сходней корабля Шубина провожал его учитель, профессор скульптурного класса академии Никола-Франсуа Жилле. Этот сам по себе не слишком значительный скульптор был, однако, талантливым педагогом, тонко чувствовавшим индивидуальные особенности и наклонности своих учеников и старательно развивавшим именно их. Жилле стал учителем целого поколения российских ваятелей. Помимо Шубина, в числе его воспитанников — Федор Гордеевич Гордеев (1744—1810), однокашник и в юности друг Шубина, автор многочисленных талантливо решенных надгробных памятников в Петербурге и Москве, руководитель работ на завершающей стадии установки знаменитого «Медного всадника»; Михаил Иванович Козловский (1753—1802), прославившийся созданием статуи «Самсон» в каскаде фонтанов Петергофского дворца, а также памятника Суворову на Марсовом поле в Петербурге. Учились у Жилле и другие русские скульпторы того времени. Четверть своей жизни —20 лет прожил Жилле в России, а в Академии художеств преподавал с ее основания до 1777 года. Он первым заметил и профессионально оценил особенный талант Шубина в труднейшем жанре скульптурного портрета.

Во Франции Шубин по рекомендациям Д. М. Голицына и Д. Дидро в качестве ученика начал работать в мастерской скульптора-портретиста Жана Батиста Пигаля, одного из крупнейших французских ваятелей того времени. «Беспощадный Пигаль», как его называли соотечественники, никогда не льстил натуре заказчиков, кем бы они ни были. И умел сохранять волю художника в интерпретации облика человека. У своего парижского учителя Шубин перенял не только чисто скульпторские навыки, но еще и независимость в осуществлении творческой задачи, и строгое следование жизненной правде в художественном произведении.

В Париже талантливый русский мастер поразил французскую знать умением запечатлеть в камне облик человека, исполняя заказы богатых буржуа.

Шубин. Барельефный портрет графа И. И. Шувалова

Шубин. Барельефный портрет графа И. И. Шувалова

Шубин. Барельефный портрет графа Ф. Г. Орлова

Шубин. Барельефный портрет графа Ф. Г. Орлова

После трех лет пребывания в Париже Шубин в 1770 году переехал в Италию. Здесь окончательно завершается его становление как художника, он создает скульптурные портреты, навсегда прославившие его имя. Некоторые его творения итальянского периода ныне составляют украшение коллекций Государственного Русского музея и Государственной Третьяковской галереи. Среди итальянских работ Шубина можно назвать барельефный портрет графа И. И. Шувалова (1771, ГТГ), бывшего президента Академии художеств, отстраненного от этой должности после воцарения Екатерины II. Черты незаурядной натуры, деятельного и энергичного человека, хотя и надменного, легко читаются в профильном изображении графа. В виде барельефа выполнен и портрет другого русского вельможи, находившегося в ту пору в Италии,— графа Ф. Г. Орлова. И в этой работе Шубин во всем следовял натуре, создавая изображение человека решительного и отважного. Портрет долго числился утерянным и лишь в 1947 году после долгих мытарств занял свое место в коллекции Русского музея. К итальянским работам относится и «круглый» бюст князя Ф. Н. Голицына (определение «круглый» означает, что речь идет не о барельефе). Уже в первых своих работах, получивших широкое признание, Шубин был на подступах к скульптурному портрету. В них обнаруживалась способность мастера передавать всю сложность натуры изображаемого им человека. Известно, что немалых творческих удач достиг Шубин и в ряде других своих созданий итальянского периода. К сожалению, далеко не все они сохранились. Клементинская Академия в Болонье — одна из самых знаменитых художественных академий Италии — присудила Шубину — «синьору Теодоро Шубину» звание академика.

Из долгого заграничного вояжа пенсионер академии Федот Иванович Шубин вернулся летом 1773 года. Но Академия художеств не торопилась с его избранием в число своих академиков.

Недоброжелателей было много. Одни завидовали его незаурядному таланту. Другие не желали признавать вчерашнего «черносошного» крестьянина. Третьи — и таких большинство — не принимали его приверженности к «низменному»: ведь портретист «списывает» свою натуру, а столпы классицизма вершиной творчества считали «сочинение» сюжетов. В живописи они более всего ценили многофигурные композиции на будто бы исторические, библейские или, на худой конец, мифологические сюжеты. То же и в скульптуре — ваятель, по их мнению, «сочинял» в камне или металле, используя язык аллегорий и образов, заимствованных из литературы или истории. Творческие же поиски Шубина были ближе манере живописцев Рокотова, Левицкого, Боровиковского: их объединяло внимание к человеческой личности, попытки глубокого постижения натуры и раскрытия многообразных оттенков его внутреннего мира и характера. И Шубин в своих произведениях выступал как тонкий знаток жизни и натуры человека. Мастерство художника сказалось в передаче прежде всего естественного человеческого лица — этого верного зеркала глубинных чувств и мыслей. Шубин, впрочем, отнюдь не ограничивался одним лицом. Он мастерски воссоздавал языком скульптурной пластики весь облик человека, утверждая свое видение его личности. Поражающая жизненная трепетность созданных им образов была отмечена многими современниками скульптора. Искусство вступившего в пору своего творческого расцвета мастера ценили не только истинные знатоки и любители искусства, но и «сильные мира сего»: прежде всего братья Орловы, да и вице-канцлер империи князь А. М. Голицын (родной брат покровительствовавшего Шубину в Париже российского посла). Шубина буквально засыпают придворными заказами, в том числе и от самой императрицы. Мастер объявляется состоящим «собственно при ея величестве». Он получает в награду золотую табакерку и еще множество лестных знаков внимания.

При таком успехе недоброжелателям из Академии художеств не остается ничего иного, как предложить Шубину выполнить программу для избрания в академию. Шубин, ссылаясь на нехватку времени, просит «проекзаменовать» его по бюстам императрицы и по другим «как статуйным, так и портретным» своим произведениям. Академия вынуждена отступить перед неслыханной «отвагой» (в те времена это слово имело, помимо сохранившегося и теперь смысла, еще и другой: нечто «сомнительное», «опасное» тоже включалось в его значение). 28 августа 1774 года общее собрание академии признало «господина Федота Ивановича Шубина» «академиком своего академического собрания» со всеми правами, которые «званию сему в установлении академии монархинею предписаны». Вот тогда-то и пришло к концу «дело» о беглом крестьянине, а родные братья академика, оставшиеся в своей деревне, вздохнули облегченно: их освободили от выплаты полагавшей на долю «беглого» подати, а для своих поездок в иные уезды и города они теперь уже беспрепятственно могли получать «пашпорты».

Шубин. Портрет Екатерины II

Шубин. Портрет Екатерины II

Шубин. Портрет А.М. Голицина

Шубин. Портрет А.М. Голицина

Признавая Шубина своим полноправным собратом, академики ничуть не кривили душой: все, что он предложил им для «екзаменации», было сделано безупречно с художественной точки зрения, в том числе и скульптурный портрет Екатерины II (ГТГ). Портретное сходство безукоризненно — точно живая, глядит на зрителя моложавая женщина (Екатерине тогда только что минуло сорок лет, но она умела казаться куда моложе своего истинного возраста). Искусная лицедейка, она старательно играла, особенно в первое десятилетие, роль «северной Минервы», покровительницы наук и искусств, поборницы разума и мудрости. Все эти черты и отразил в мраморе шубинский бюст. Но в еще большей степени талант мастера проявился в портрете А. М. Голицына, работу над которым мастер начал тотчас по возвращении в Петербург. Портрет существует в двух экземплярах: мраморный — в Третьяковской галерее, а исходный, гипсовый, отлитый, скорее всего, по вылепленному из глины оригиналу,— в Русском музее (столь сложный «производственный» цикл не должен удивлять читателя — именно так обычно работали Шубин и все его современники, да и поныне большая часть скульптурных произведений проходит те же самые стадии). По единодушной оценке искусствоведов и историков, портрет А. М. Голицына относится к числу лучших произведений Шубина и русской портретной скульптуры вообще. Раскрывается мастерство скульптора полностью только при постепенном приближении и обходе бюста, ибо каждая новая точка осмотра выявляет черточки человека, запечатленного в мраморе, и позволяет угадать скрытые в нем качества.

Перед зрителями предстает тип русского вельможи, столь характерный для XVIII столетия: всесторонне образованный и широко мыслящий, он не афиширует некоторой надменности и высокомерия, смешанных с глубоким, хотя и тщательно маскируемым разочарованием, явственно отдающим скептицизмом. А. М. Голицын принадлежал к той части либерально настроенной аристократии, которая поначалу слепо поверила в искренность «свободолюбия» Екатерины II, а вскоре была вынуждена убедиться в лицемерии и фальши «поклонницы Вольтера и Дидро». Этот скрываемый от постороннего взгляда переворот в сознании не ускользнул от художественной интуиции ваятеля.

Не может не поражать еще одна черта в работе скульптора: виртуозность мастера, подчинившего своей воле такой капризный и трудный для обработки материал, как мрамор. Применяя различные приемы скульптурной техники, Шубин добивается естественности в передаче в холодном камне тепла и мягкости человеческой кожи, легкости напудренных буклей парика, струистого блеска шелковой ткани, невесомости кружевного жабо. Не случайно над могилой Шубина можно прочитать: «И под его рукою мрамор дышит...».

Первые полтора десятилетия после возвращения в Россию Федот Иванович Шубин работал не щадя своих сил: по подсчетам специалистов, из-под его резца выходило в среднем по одному произведению в месяц. Это на редкость много, даже несмотря на то что в черновой работе ему помогали ученики и подмастерья-мраморщики (мрамор оставался излюбленным материалом Шубина; в бронзе он осуществил лишь малую часть своих работ). Подмастерье в лучшем случае делал только заготовку, доводил же ее непременно сам мастер. В иных случаях Шубин проводил всю работу от начала до конца — исследователи установили это совершенно неоспоримо. Самая значительная часть наследия Шубина относится именно к этому периоду — целая галерея скульптурных портретов людей, сыгравших немалую роль в российской истории. Иные из них вошли в эту галерею целыми семьями.

Уже описанный барельеф с портретом Федора Орлова, выполненный в Италии, стал началом «семейной летописи» Орловых в камне. Тогда же в Италии Шубин высек из мрамора портрет и графа Алексея Орлова, в ту пору главнокомандующего русскими войсками и флотом, действовавшим в Греческом архипелаге против турок. Не столь уж блистательный полководец и флотоводец, Алексей Орлов тем не менее сыграл немалую роль в сухопутных, а того более в морских сражениях. Своим авторитетом главнокомандующего и приближенного императрицы он санкционировал действия адмирала Г. А. Спиридова, в результате чего турецкий флот потерпел сокрушительное поражение в Чесменской бухте. У фамилии Алексея Орлова после этого появилась прибавка «Чесменский». Итальянский портрет Алексея Орлова не сохранился. В 1778 году Шубин выполняет бюст графа Орлова-Чесменского (ГРМ). Внимательный зритель отмечает в изображенном человеке изворотливый, но, бесспорно, недюжинный ум, вальяжность, соседствующую с дерзостью и даже наглостью выскочки, склонного к резким вспышкам гнева.

Ф. Шубин. Портрет Г.Г. Орлова

Ф. Шубин. Портрет Г.Г. Орлова

Ф. Шубин. Портрет В.Г. Орлова

Ф. Шубин. Портрет В.Г. Орлова

Тогда же, в 1778 году, появились бюсты и других братьев. В Третьяковской галерее можно увидеть бюсты Федора Орлова и Владимира Орлова. А рядом с ними — их брат Григорий.

Г. Орлов изображался скульптором не один раз. По своему обыкновению Шубин ничем не льстит временщику, хотя и не скрывает чисто художественного любования внешностью этого красивого, обаятельного и умного человека, сочетающего с такими привлекательными качествами интриганство и даже наглость.

В 1791 году Федот Иванович Шубин создает в мраморе портрет светлейшего князя Г. А. Потемкина, крупнейшего государственного деятеля екатерининской эпохи, фельдмаршала, правителя всего юга России, удостоенного звания «Таврический» за свою деятельность по освоению причерноморских и крымских земель, освобожденных от турецкой угрозы. Бюст Потемкина Шубин выполнил всего за несколько месяцев до кончины «непобедимого Росса», как часто величали некоронованного властелина России. И, глядя на его скульптурный портрет, вспоминается высказывание великого русского полководца А. В. Суворова о Потемкине как о человеке гениального ума.

В этом портрете отчасти сказываются приглушенно другие, прямо противоположные черты «князя Таврического»: поразительное, изумлявшее даже его современников, привычных ко всякому самодурству, своеволие и неуравновешенность Потемкина, его гигантское, не знавшее меры честолюбие, его завистливость — по отношению хотя бы к тому же Суворову — и жадность, удивительным образом сочетавшаяся со щедростью. Справедливости ради, стоит сказать, что от причуд «светлейшего» более всего страдали низкопоклонники, часто весьма высоких рангов, липнувшие к нему в погоне за почестями и наживой, и которых он, видя им подлинную цену, глубоко презирал. Людей, достойных уважения, Потемкин, напротив, отличал — не в этом ли секрет некоторой «сглаженности» его изображения Шубиным: скульптор полагался, естественно, не на рассказы и сплетни, а на собственное впечатление, так что обвинять его в предвзятости, а того более в лести никак нельзя. Притом нисколько не приукрасил Шубин и внешности Потемкина (разве что потерянный им некогда в результате болезни глаз ничем не отличается от здорового): изобразив крупные черты несколько одутловатого лица, потерявшего с годами привлекательность и не отличающегося правильностью, Шубин остался верен раз и навсегда избранному им пути говорить языком искусства неподдельную правду.

Ф. Шубин. Портрет светлейшего князя Г. А. Потемкина

Ф. Шубин. Портрет светлейшего князя Г. А. Потемкина

Ф. Шубин. Портрет графа П.А. Румянцева-Задунайского

Ф. Шубин. Портрет графа П.А. Румянцева-Задунайского

В своем стремлении к правде Шубин неизменен. И потому подлинно значительные личности в его изображении даны в героизированном и приподнятом виде. Но скульптор не приукрашивает внешность своих моделей, сохраняя их реальный облик. Таковы портретные бюсты фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского, победителя турок в русско-турецкой войне 1768—1774 годов, известного флотоводца адмирала В. Я. Чичагова, видного государственного деятеля А. А. Безбородко (правда, в его мраморном бюсте, хранящемся в Русском музее, а того более — в гипсовом варианте портрета безжалостно выявлены и отрицательные черты вельможи).

Ф. Шубин. Портрет адмирала В.Я. Чичагова

Ф. Шубин. Портрет адмирала В. Я. Чичагова

Ф. Шубин. Портрет А.А. Безбородко

Ф. Шубин. Портрет А. А. Безбородко

Особенно же правдив и вместе с тем вдохновенно-лиричен бюст М. В. Ломоносова, созданный в 1793 году в трех вариантах. Бронзовый находится в знаменитой Камероновой галерее Екатерининского дворца в Царском Селе (ныне г. Пушкин), мраморный — в Москве в Нескучном дворце, где после переезда в Москву разместился Президиум Академии наук СССР. А гипсовый бюст хранится в Русском музее. Бюст выполнен без малого через три десятилетия после смерти великого просветителя. Но едва ли только по памяти изображал Шубин своего покровителя и земляка: не исключено, что под руками у скульптора были рисунки с натуры — этому мастерству в академии учили всех воспитанников независимо от их непосредственной специализации. Не будет ошибкой предположение, что некогда, еще при жизни Ломоносова, Шубин мог даже и лепить его. Во всяком случае, в мраморе прославленный поэт и ученый предстает в реальности своего обличья. Основательность, душевная и телесная сила, непреклонность — все эти качества Ломоносова переданы в портрете. Вопреки традиции Шубин изобразил своего великого друга без парика. На плечи накинут плащ, из-под которого чуть виден свободно распахнутый ворот рубашки с кружевным жабо. Ломоносов как бы отрешен от казенной парадности и официальности и запечатлен скульптором в непринужденной позе, словно на минуту задумавшийся, прежде чем высказать нечто весьма значительное.

Ф. Шубин. Портрет Ломоносова

Ф. Шубин. Портрет Ломоносова

Ф. Шубин. Портрет графа А.Г. Чесменского

Ф. Шубин. Портрет графа А. Г. Чесменского

Этот скульптурный портрет сродни лучшим достижениям современной Шубину портретной живописи в ее лучших образцах — на ум вновь приходят имена Рокотова, Левицкого и Боровиковского. Как и они, скульптор отходит от абстрагирующей типизации образа, усиливая реалистические черты в изображении своего героя. А значительность и даже величавость идет отнюдь не от внешней заданности, но лишь изнутри облика гениального ученого и поэта, глубоко осознававшего свое место в судьбах отечественного просвещения,— достаточно напомнить его замечание в ответ на угрозу «отставить» его от академии: «Нет, разве Академию от меня отставят!»

Своего рода антиподом ломоносовскому портрету можно считать бюсты императора Павла I (их три, почти одинаковых — бронзовый (1798, ГРМ), мраморный (1800, ГРМ), бронзовый (1800, ГТГ). В гротеске запечатлена Шубиным натура венценосного самодура и деспота Павла I в этом скульптурном портрете, хотя и с тщательностью передачи его облика. При обходе бюстов можно в одном из поворотов различить и несколько неожиданно проглядывающую в лице Павла слезливую сентиментальность, и мелкую трусливость, даже своего рода загнанность, которые при ничем не ограниченной власти самодержца оборачивались нередко дикими выходками (известна его команда целому полку идти походным маршем в Сибирь за мелкую оплошность, допущенную на очередном вахт-параде). Но и в портрете Павла I Шубин не опускается до карикатуры.

Ф. Шубин. Портрет Павла I

Ф. Шубин. Портрет Павла I

Ф. Шубин. Екатерина-законодательница

Ф. Шубин. Екатерина-законодательница

Неизменная верность правде, свойственная Шубину в жизни и творчестве, трудно совмещалась с царившими при дворе раболепием и подобострастием. Именно потому следом за не слишком долгой полосой успеха и щедрой милости «власть предержащих» к Шубину его постигает нелегкая доля художника не в чести. Открытой немилости ему не высказывают, даже напротив: в 1786 году он получает следующий чин — надворного советника. И заказы приходят от «первенствующих персон», хотя с каждым годом их становится все меньше. Одна из последних его работ времен царствования Екатерины II — ее статуя в рост. Императрица держит скипетр в одной руке, а другой рукой опирается на Свод законов (ГРМ). На первый взгляд сюжет статуи «Екатерина-законодательница» тот же, что и у портрета с таким же названием, выполненного Д. Г. Левицким и получившего «всемилостивейшее» одобрение и как бы повторенного знаменитой одой Г. Р. Державина «Фелица». Но детали — «рог изобилия» у ног Екатерины II, из которого сыплются на землю орденские кресты и звезды, и видимые только при обходе статуи — со спины Екатерины — весы - символ справедливости — наполняют образ богини правосудия Фемиды прямо противоположным содержанием — перед нами богиня Фортуна: богиня случая и слепой удачи. Если вспомнить расхожее речение тех времен «вельможа в случае», т.е., иными словами, фаворит, станет ясным доходящий до дерзости намек, заключенный в статуе. Исследовательница творчества Шубина Н. Я. Яковлева усматривает даже некую параллель между этой статуей и описанием правителя-деспота в книге А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».

К концу царствования Екатерины II Шубин явно не в чести. Скульптор просит у президента Академии художеств профессорского места. Г. А. Потемкин поддерживает просьбу, считая, что, на худой конец, скульптор заслужил должность хотя бы старшего профессора. А Совет академии производит Шубина в «зауряд-профессоры», т. е. как бы вне штата. Соответственно отказывают ему и в жалованье. Шубину с его большой семьей (у него было шестеро детей) приходится перебиваться буквально с хлеба на квас.

То же продолжается и в годы царствования Павла I. Только в 1801 году, когда Шубина постигает новое бедствие — сгорает его деревянный домик на Васильевском острове, новый император «являет милость» бедствующему академику. Александр I распоряжается, чтобы академия выплатила пособие своему пострадавшему члену. За «милость» приходится расплачиваться, и в 1802 году Шубин создает одно из последних своих произведений, притом далеко не самое удачное: бюст Александра I (ныне он находится в Воронежском областном музее изобразительных искусств). Бюст приносит стареющему скульптору новые знаки «высочайшего благоволения» — бриллиантовый перстень и грамоту на чин коллежского советника, соответствующий чину полковника в армии. Но что гораздо важней — ему дана должность адъюнкт-профессора: иными словами, шестидесятитрехлетний, искушенный в своем мастерстве художник значится младшим профессором, но получает постоянное, хотя и скромное, жалованье и казенную квартиру. Недолго, однако, пользуется всеми этими «благами» Федот Иванович. 12 мая 1805 года он умирает. Похоронили Шубина на Смоленском кладбище в Петербурге. Позже прах его вместе со скромным надгробием был перенесен на кладбище Александро-Невской лавры, где нашли свой последний приют многие выдающиеся представители русской культуры. Неизвестный стихотворец сочинил надгробную надпись:

... резцом животворитесь, Природы сын и друг, искусствам же зиждитель.

И в самом деле: словно наполнял живым теплом холодный мрамор резец первого скульптора из числа «природных россиян», впитавшего богатейшее наследие безымянных народных мастеров и творческим взлетом своим вознесшего русскую скульптуру вровень с всемирными образцами этого вида искусства.